"И сказал Бог: да будет свет. И стал свет.
И увидел Бог, что это хорошо".Ветхий Завет
"Иерро – остров в стороне. Самый маленький и самый
уединенный из островов архипелага, кажется, пока
еще вовсе не освоен туристами".Путеводитель по Канарским островам
Я познакомилась с падре Кристобалем 15 лет назад, в свой первый приезд на Иерро. Еще тогда меня, худенькую школьницу с непомерно длинной уложенной вокруг головы косой, больше других Канарских островов заворожил именно крохотный Иерро, где женщины, сплошь стройные и загорелые, точно также собирают волосы в косы. Мужчины здесь тоже смуглые от загара и невероятно красивые. Одни пахнут соленой морской водой и рыбой, другие - хлебными лепешками, оливками и пряными травами. У рыбаков обветренные лица, у хлебопашцев - большие натруженные руки, у тех и у других миндалевидные оливково-зеленые глаза, излучающие доброту и спокойствие.
Море у побережья Иерро тоже спокойное, можно смело сбросить босоножки и брести вдоль берега, по колено в лазурной молочно-теплой воде, не боясь ни волн, ни обитателей морского дна. В красноватом песке тут и там виднеются ракушки, вдоль побережья растут абрикосовые деревья.
Весной, когда они цветут, раскрывая нежные розоватые бутоны, воздух на Иерро наполняется сладким ароматом. Летом созревают такие же ароматные абрикосы, которые, едва разломишь их надвое, истекают соком. Помню, однажды я не удержалась и сорвала абрикос прямо с ветки, но падре Кристобаль объяснил мне, что эти деревья посажены для красоты, а фрукты здесь принято выращивать в своем саду или покупать на рынке. Фрукты и овощи на Иерро очень дешевые, кроме того, это единственный источник дохода местных крестьян.
Туристов на Иерро мало, здесь до сих пор нет отелей-люкс, торговых центров и других атрибутов современного европейского досуга. Немногочисленные указатели все на испанском, местные жители почти не говорят по-английски. Когда-то Иерро считался самой западной точкой мира, и редким добравшимся сюда туристам до сих пор выдают документ, что они побывали на краю света. Тем удивительнее, что судьба привела меня именно сюда.
В тот день, отстав от взрослых, я долго брела по узкой улочке, которая вывела меня к маленькой церкви. Было раннее утро, солнце только-только появилось из-за горизонта и играло первыми лучами на витражах ее окон. Я невольно залюбовалась.
- Que haces aqui? Ya voy a empezar el servicio, - («Что ты здесь делаешь? Служба сейчас начнется») послышалось у меня за спиной, но тогда я, конечно же, не поняла ни слова.
- Sorry. No Spanish. I'm a tourist. Tou-rist.
Молодой священник присел передо мной и взял мои детские ручки в свои теплые широкие ладони.
читать дальше- Eres turista? ...You lost? Are you lost? – он неуверенно заговорил по-английски, звучно перекатывая “r” и выделяя гласные на испанский манер.
- No. Not lost. Beautiful! - я перевела взгляд на церковь.
- Yes. Nuestra Senora de la Concepcion. Es vieja. Very old.
Он поднялся и указал жестом на двери.
- Come!
Я нерешительно переступила с ноги на ногу.
- No.
- Why? God's house. No tengas miedo. Don't be afraid.
- Your church is small. Small. God is big. No God there. Can't be.
Я улыбнулась. Он улыбнулся в ответ, должно быть, понял шутку. Снова опустился и положил ладонь мне на сердце. Я навсегда запомнила это прикосновение. Словно всю меня, до самых краешков, наполнили светом.
- God is here. Always. And here, - он указал на свое сердце, - And there.
Он обвел взглядом залив, домики, улицу и церковь.
- Padre Cristobal, - назвал он свое имя. Я назвала свое.
- Come!
Моя ладошка в его руке - и мы идем внутрь. Я никогда не любила церкви за их мрачность, но эта, казалось, была вся пронизана лучами восходящего солнца. И падре Кристобаль был такой же кристально-солнечный - от сияющих оливковых глаз до теплого ласкового голоса. Если Бог где-то есть, то Он здесь. God is here. Always.
Так началась наша дружба. Я каждый год с нетерпением ждала летних каникул, чтобы вновь полететь на Иерро и увидеть падре Кристобаля. Целыми днями учила испанский, а на Рождество писала ему длинное-предлинное письмо, но ни разу не решилась его отправить.
Через 2 года мы смогли более-менее свободно общаться. Падре Кристобаль никогда не рассказывал о себе, но мог часами говорить об острове, о том, как устроен мир, и, конечно, о Боге. Но это была не слепая преданность религиозного фанатика, а спокойная уверенность в том, что на небесах есть кто-то мудрый, сильный и заботливый. Как падре Кристобаль для меня.
- Понимаешь, - мы сидели на самом верху горы Мальпасо и любовались заливом. Отсюда остров казался совсем крошечным, - Бог всех любит.
- Всех-всех? И вон ту чайку?
- И чайку.
- И меня?
- И тебя.
- И тебя?
- И меня. Всех.
- И плохих людей любит?
- Конечно. Бог всепрощающ. Он прощает нам наши грехи.
- Значит, он не будет на меня сердиться.
Я потянулась и по-детски чмокнула падре Кристобаля в щеку. Он нахмурился, но, увидев мое смущение, улыбнулся и объяснил, что Богу это неугодно.
- Он что, будет тебя ревновать?
- Глупышка... - смеется.
Падре Кристобаль мне нравится. С ним можно говорить обо всем на свете - о добре и зле, о маме, о новых туфельках, которые жмут, и о том глупом мальчишке из класса, который больно-пребольно дергает меня за косички. И об отце, которого у меня нет.
"Если бы ты был моим папой, чтобы все время быть рядом..." – думаю я, принимая из его рук половинку абрикоса.
Лето за летом все труднее становится расставаться с Иерро и все сильнее бьется сердце, когда, едва отчалив от Тенерифе, я начинаю искать вдали знакомые очертания острова. Где-то там падре Кристобаль как обычно рассказывает людям о добре и свете.
Я вхожу в церковь и, дождавшись конца вечерней проповеди, вместе со всеми спешу к нему за благословением.
- Это ты!
- Падре Кристобаль!
- Тебя не узнать! С каждым годом все красивее.
Я действительно сильно изменилась со дня нашей первой встречи. В его волосах за годы появилась первая седина, но улыбка и взгляд все те же, молодые и полные теплого света.
Мы выходим из церкви и идем к нему. Пока он заваривает чай, я взахлеб рассказываю ему о том, что уже закончила университет, научилась водить автомобиль и прочла «Остров накануне» Умберто Эко. Наверное, это единственная книга в мире – не считая десятка самых подробных путеводителей по Канарским островам - в которой упоминается Иерро.
На столе белая рыба, овощной салат, заправленный оливковым маслом, и чай с местным хлебом. В окно льется свет заходящего солнца и вместе с ним - далекая музыка.
- С утра было венчание. Теперь гуляют, - падре Кристобаль кивает в ту сторону, откуда доносится веселая испанская мелодия и оживленный гул голосов. Внезапно понимаю, как сильно мне его не хватало. Его мудрых советов, его голоса, его рук, которые сейчас лежат на столе, прямо передо мной. Я безумно счастлива, что падре Кристобаль есть на свете. Должно быть, где-то там действительно существует Бог, создавший такой прекрасный мир, этот островок, меня и его. Охваченная ликованием от этой простой мысли, вскакиваю и начинаю кружиться по комнате, заливисто хохоча.
- Ты чего?
- Раз есть музыка, должны быть и танцы. Потанцуем?
- Я не танцую.
- Да бросьте, падре.
Не переставая кружиться по комнате, я хватаю его за руки. Комната плывет перед глазами. Мелькают пестрые стены, блики света и его улыбка.
- Вот видите, падре! Вы танцуете!
Смеясь, кладу левую руку ему на плечо и перехожу на вальс. Внезапно смущаюсь непривычной близости его лица и опускаю руку, вновь схватив большую теплую ладонь. Закружившись, спотыкаюсь обо что-то.
Его руки обхватывают меня, оберегая от падения, как в детстве, когда мы часами бродили по узким дорожкам, петляющим среди густых зарослей можжевельника и небольших вулканов. К концу прогулки я так уставала, что цеплялась ногами за все подряд, но падре Кристобаль раз за разом подхватывал меня, повторяя заботливое:
- Ojo! (Охо! - Осторожнее!)
Сейчас, как и тогда, он совсем рядом. Чувствую его теплое дыхание на моей шее:
- Ojo…
За окном уже стемнело, в сумраке вижу только его белый воротничок. Падре. Священник. В нем все от Бога и для Бога, даже имя: Кристобаль – «последователь Христа». Наверное, за свою жизнь он совершил куда меньше грехов, чем я, хотя прожил вдвое больше. Я женщина... Одна из дочерей той, что ввергла мужчину в первое грехопадение. А он всегда касается меня так, словно я статуя Мадонны в паломническом шествии Вальверде, святыня, а не простая земная грешница.
Это всего лишь случайное объятие. Сейчас доиграет музыка, и все снова будет по-прежнему. Падре Кристобаль пожелает мне Buenas noches и скроется в соседней комнате, откуда долго еще будет доноситься убаюкивающий молитвенный шепот “Padre Nuestro que estas en los cielos…” Все будет по-прежнему, правильно и привычно. Но если ты слышишь, Боже, прошу тебя, подари мне его хотя бы еще на один аккорд. Последний... Музыка смолкает.
Только теперь я замечаю, как раскраснелись его щеки.
- Падре? Падре Кристобаль?
Тишину нарушает лишь тиканье старинных часов и его прерывистое дыхание. Закрываю глаза и прислушиваюсь к своим ощущениям: его руки замерли на моей спине, платье едва касается его рубашки, одна нога между его колен... И тут я наконец понимаю, откуда эта внезапная дрожь. Но этого не может быть. Должно быть, мне показалось, и сейчас, вот-вот, он опустит руки и отстранится. Мгновение, другое... Напряжение нарастает. Будь это кто-нибудь другой... Но я не смею. Не смею и подумать. Не смею верить тому, что чувствую.
- Я не могу... Я не могу... - исступленно шепчут его губы в миллиметре от моей кожи и тут же касаются, еле ощутимо, будто прибрежный бриз.
Поднимаю голову, на склоненном ко мне лице столько муки и терзания.
- Я знаю... - едва мое дыхание касается его губ, он приоткрывает рот, словно задыхаясь от жары.
- Мы не... - крылья невидимой бабочки на моих губах. Его губы.
- Не должны... - повторяю эхом, но тело твердит мне об обратном.
- Падре, - откидываю голову назад, крепче хватаясь за его плечи.
- Молчи... - словно легкое перышко танцует по подбородку, щекам, шее. Чувствую, как моя кожа пылает. - Только молчи... Я сейчас... Нельзя... Только...
Рука сама поднимается вверх, зарываюсь пальцами в его волосы. Господи, как я давно об этом мечтала. Господи, надеюсь Ты там наверху не поседел, наблюдая за нами. Хотя, наверное, Ты и так седой, мало ли грехов успеешь повидать за несколько тысячелетий...
Он сильней прижимает меня к себе, мысли снова теряют всякую связность. Я уже не знаю, кто со мной в комнате. Священник, который помогает познать мудрость Бога, или мужчина, который дает познать наслаждение.
Медленно веду носом по его шее и глубоко вдыхаю. Он пахнет морем, душистым мылом, церковными смолами и еще чем-то терпким. Мне всегда нравилось после проповеди опускаться на одно колено и ждать благословения, чтобы тайком вдохнуть этот запах и запомнить его как можно лучше на долгие месяцы разлуки. Сейчас, в такой близости, он пьянит до головокружения и дрожи в коленях.
- Не надо...
Отстраняюсь.
- Прости, я... - не знаю, чего во мне больше, стыда или досады. Прикусываю губу, чтобы сдержать слезы.
- Не надо... - его ладони обхватывают мое лицо. - Не плачь...
И снова розовые лепестки невесомых поцелуев.
- Да, да, да, все, что угодно, пад...
- ...Я же сказал, молчи... - на мгновение ощущаю абрикосовую нежность его губ на своих. - Молчи, глупая...
На вкус его поцелуй тоже похож на абрикос, сладкий, спелый, вобравший в себя все солнце Иерро, долго ждавший своего часа и наконец мягко упавший прямо в руки. В мои руки...
Если Бог действительно мудр, любовь не может быть грехом в Его глазах, ведь она Его дар, порождение души, которую он вложил в человека, а значит, частичка Его самого. Если Бог в самом деле всепрощающ и добр, то он не осудит меня за то, что я отобрала у него падре Кристобаля. Мы оба были и остаемся Его детьми, а что может быть важнее для любящего родителя, чем счастье Его детей. Если Бог любит его, своего служителя, Он не должен ревновать ко мне, Он же сам учит, что истинная любовь не ревнива.
Умиротворенная этой мыслью, я долгое время лежу на боку, неподвижно, любуясь мускулистым загорелым телом, обнимающими меня руками с большими шершавыми ладонями, красивым, слегка обветренным лицом, мелкими морщинками в уголках глаз и длинными темными ресницами. Кладу руку ему на грудь. God is here. Always.
Последнее, что я замечаю перед тем, как заснуть - как на крест Кристобаля падает первый рассветный лучик и, превратившись в мириады разноцветных брызг, озаряет комнату и наши сплетенные тела.
«И сказал Бог: да будет свет. И стал свет.
И увидел Бог, что это хорошо».